Наталья Ковалева
Сладка ягода – рябина
Жилистый мужчина, с остро выпирающими скулами и заметно раскосым разрезом узких пронзительных глаз, представился:
– Следователь следственного отдела ОВДэ по Березовскому району Ивандаев.
И сунул под нос Таньке яркие корочки.
Дьячиха было открыла рот, чтоб завести привычное, уже выученное наизусть, но что-то подсказало ей «Не надо этого делать. Не надо».
Сидела молча, вытаращив глаза, стараясь унять липкую дрожь и тошноту, забыв о том, что из одежонки на ней только ночная рубашка, давно потерявшая цвет, вид и чистоту. Два чувства переполняли женщину: во-первых, ей ужасно хотелось дерябнуть сто грамм, припрятанных за спинкой кровати, во-вторых, узнать, не вылезет ли ей теперь боком пропажа дочери?
Следователь окинул взглядом давно небеленый дом, стол, заваленный грязной посудой, сковородку, затянувшуюся пушистой, как драгоценный мех, плесенью. Выдернул табурет, обмел брезгливо ладонью и разложил на нём темно-синюю папочку, припечатав двуглавого орла на её обложке в пятно от варенья.
– Дьякова Наталья Николаевна – ваша дочь?
– Моя, а что нашлась что ли?
Дьячиха таки натянула халат и уселась в кровати, сгрудив к стене замызганное постельное белье и две подушки, забывших, что такое наволочки.
Ивандаев вывалил на голову Таньки ворох вопросов, та не сразу сумела ответить. Даже отчество своё вспомнила, точно через пелену времени, вроде бы было, а какое? Никто Дьячиху не навеличивал, и данное всякому человеку уже по праву рождения отчество почти стерлось из памяти за ненадобностью.
– Николаевна я, вот как дети мои. Николаевна, – наконец вспомнила и обрадовалась, что кому-то запонадобилось её назвать полным именем, пусть всего лишь в протоколе, но ведь назвать же. – А по году рождения, с пятьдесят седьмого я.
– Когда обнаружили пропажу дочери?
«Значит, не нашлась», – без всяких чувств отметила мать.
Сто раз передаваемый рассказ о подробностях исчезновения Ташки, отточенный до мелочей в голове, всплыл, вяловато правда, ввиду тяжкого похмелья, но теперь оказалось, что знала об этом дне Дьячиха далеко не всё.
– А число-то какое тогда было? Я, значит, проснулась… Это же, погодите. Я еще накануне на закусь-то огурцы рвала, махонькие совсем, вот, – Дьячиха на мизинце продемонстрировала, какие именно огурчики рвала она. – Стало быть, июнь-то в середке был. Так?
– Точнее не помните? – следователь сжал губы в узкую полоску, отчего лицо его стало раздраженным и усталым. И Танька поспешила расвспоминаться, чтобы не злить государственного человека
– Точнее, ну Мишка у нас десятого был, денег оставил… Ташка еще убёгла за им, на мост, проводить… А ведь вернулась потом? Или нет ли? Я по маленькой, вишь, диабет у меня, мне надо помалёху-то.
Красноречивыё щелчок по горлу привел служителя закона в крайнее изумление:
– При диабете же нельзя пить?!
– Да нет, – уверила Дьячиха. – То сахар, конфеты нельзя, а водку можно, помаленьку. А значит, потом я за огурцами, ну да стало быть числа тринадцатого, два дни я у Аркашки была.
– У какого Аркашки?
– У Зинина, не упомню я отчества, вон он наискось живет, – Танька пальцем за окно ткнула. – Потом деньги кончились, он меня и выгнал. Так-то дома спала, а утром значит огурчиков нарвала, и Клава продавщица еще дала на сколь осталось. А утром другого дня и увидела, что Ташки нет, доченьки моей. Ну выходит четырнадцатого-то и заметила.
– Три недели назад? А заявление в дежурную часть поступило только вчера.., – милиционер нахмурился.
– Я не писала! – испуганно выпалила Дьячиха – Я-то? Разве ж можно, не-е-ет, из-за дуры-то моей, у вас там поди своих дел. Не я!
Она перекрестилась на красный угол, где давно уже не было икон, но еще имелась зарастающая паутиной деревянная резная полочка, сотворенная Николаем Дьяковым – трудягой и мастером на все руки.
– А раньше она не убегала?
– Ташка? Да она ж дурочка, совсем, не-е-т… Раз только и было, вишь, когда забрюхатила, так тоже дней пять где-то пропадала. Потом-то вернулась.
– Забрюхатила? – господин Ивандаев ручку отложил, в надежде, что вот с этим «забрюхатила», какой-то след в деле исчезновения Натальи Дьяковой и появится. Может быть, живет себе спокойно у отца ребенка, или не живет. Но в любом случае, папашку искать надо. Однако бред из материнских уст тек себе и тёк, и в нем про беременность уже не упоминалось
– Ну значит, в апреле, терялась, но потом-то вернулась, мы всё по-людски и зажили, не убегала, разве к трассе, Мишку ждать. Так, то с утра, а к ночи – домой.
– Наталья от этого Мишки беременная была?
– Да, Бог с вами, Мишка – сын мой, в Берёзовске живет.
Следователь адрес Мишани на карандаш взял
– А забеременела она от кого? Отец у ребенка есть?
– Есть, как не быть. А вот от кого? Разное говорили, что вроде как шофера с трассы, а может, и гастрюки, ну те, что дом-то главе строили. Молдаване, что ли, или армяне. Её же не спросишь. Растет пузо и растет. На аборт опоздали уж, да и не ездили мы в больницу… Вон как всё решилось-то. Сбежала, значит, а вернулась пустая. Мож и родила где, да и бросила или скинула. Дурочка она. Дурочка! – в который раз повторила мать, точно слабоумием дочки себя оправдывала…
А за что оправдываться-то? Что пропала Ташка, так она непричем, а прежнюю вину… за то что вообще дочка на свет появилась, так ту вину с неё Николай спросил и как спросил! С того спроса и пьет она. Дьячиха вздохнула и украдкой бросила взгляд на фотку мужа, засиженную мухами. Вспомнилась мутно, как везли её из роддома, к уж остывшему Коленьке. Так в дом и вошла дитё на руках, а на столе покойник. Повесился Коленька-то, повесился… А после и Мишаня дверью хлопнул, сыночек любимый – вот в этом её грех, а в том, что Ташка пропала – нет.
Может Бог то уж решил, что настрадалась с ней Танька, вот и прибрал девчонку… Всё ж из-за неё… Всё. Не сказали бы мужу, с кем жена его Ташку прижила, с кем ночи за озером проводила, может и жил бы Коленька. Девчонка-то беленькая родилась, ну чисто Дьяковская порода. Никто б и не узнал… Похожи ж были Николай да Андрей – родные братья…
– Вот распишитесь здесь, – следователь ручку Дьячихе протянул и продиктовал. – С моих слов записано верно, мною прочитано.
А что он там написал? С её-то слов, Танька и не прочитала. Но спросила на всякий случай:
– Товарищ милиционер, а если померла Ташка или прибил кто, мне на погребение деньги дадут?
Почему-то ничего следователь не ответил. Может, торопился?
Продолжение следует...
|
