По просьбам читателей
Сладка ягода – рябина
Глава Девятая, в которой Мишка остается без ужина
 Забыл он и про масло, и про машину.
И когда помнить? У Катьки не двор, а последний день Помпеи. Штакетник и тот через раз стоит. Работы – непочатый край. И что злило Мишаню, так бесприютность «татарина», стоял на всех ветрах, а загнать на базу – страшновато. Психанет, «Мозгуй», и пустит «старика» под пресс. По любому надо гараж ставить, а смысл? Было бы свое жилье, а то – казенное. Дом, еще нескоро построит. Невольно вздохнул о крепкой избе с просторным ангаром, оставленной Томке в порыве бегства.
А у Катьки все не по уму. Вот и с маслом тоже, сроду бы на землю не слил, сдал бы для перегонки, какая никакая, а копейка. Да, повылазили мелочи из всех щелей, и глаза колют. И если только в машине, тут-то совладать можно, но и дома, черт ногу сломит. Розетки искрят, колодки у счетчика выгорели, проводка ни к черту, брус под окнами гнилой совсем. Катька – не Томка, та носом бы давно ткнула. А тут сам вот выколупывал, ходил полдня с отвертками и молотком, и все забот не убавлялось. Дом, если вовремя не подлатать, потом только капиталить, а то и с нуля ставить. Вот это «с нуля» было страшным и неясным, где строиться. Здесь – у черта на куличках? В райцентре, чтоб Томка перед глазами мелькала? В город рвануть? Куда? В арендованную квартиру? Катерина то хоть сейчас бы сорвалась, но что за жизнь, если в свою ограду в трусах утром не выйдешь?
Метался Мишаня меж вопросов, как загнанный волк у флажков… И медовый месяц, и сладко вроде, а не по себе. У Катьки, как не паши, а все равно, как в гостях…
* * *
Катюша суетилась, счастливая и собой до крайней степени довольная. Стол выходил на славу! Но, ой, как же это трудно – в дорогу собирать! Одни розы на торт полтора часа выводила, вот достанет Мишка торт, и все ахнут. Улыбнулась, и родные глаза припомнила. У Миши глазища, как будто их отдельно нарисовали. Сам медведь медведем, а очи синевы смертельной, «за частоколом густых ресниц» – кто-то же сказал из поэтов. И когда он смотрел на неё, сердце билось изумленно. Как же так, откуда такое чудо?
А Миша с машиной возился, и было это так, как она себе сто раз представляла, он занят работой, очень настоящей мужской, сильной, а она хлопочет, в новеньком фартуке и необычайно очаровательная, прядка выбилась из под косынки на щеку. Катя даже прядку накрутила, чтоб веселее смотрелась. А милый все не шел. Уже и сумерки раскинулись, густея синевой, и ночка на цыпочках подкралась…
– Оба-на! Новый год у нас? – ошалел Мишаня.
От края и до края стол уставлен был, чем то ярким, красивым до невозможности.
– Это в дорогу тебе! – откликнулась радостно Катюха…
– И торт?
– И торт, и вот салаты, и мясо под соусом. Хотела еще рыбу замариновать. Но времени мало…
Мишка сел ошалело с краю. Обвел пиршество голодно и зло. Хотел спросить, а как же она думает торт и салаты с кучей финтифлюрин этих ему в рюкзак упаковать, в салатницах или без, но радости женской пожалел. Молодая еще…
– Слышь, Катенок, а давай ты мне тупо картошки сваришь. А это… ну подружек позови!
– Сейчас картошку?! – Катя вдруг поняла, что устала до немоги, что сейчас даже под пистолетом к плите не подойдет – Миша! Я же делала, я весь день… Миша, не капризничай!
– Да прокиснет это все, салаты твои, и торт сомнется… каша будет. Картошку свари, яйц и мяса еще.
– Есть же мясо!!! Есть!!!
– Да на хрена оно с подливом то?!! – взорвался Мишка – Я ж его через два часа уже сквашу, дура!
Девушка ресницами захлопала и разревелась, от обиды на саму себя, на глупость… Ведь правда прокиснет!!!! И Мишенька, что же он так, она ведь старалась! Старалась!
– Миша-а-а-а! – вывела тоненько, – Я устала-а-а-а-а! Устала-а-а-а-а!
Она ревела уже навзрыд, иступленно и старательно…
Мишка махнул рукой и полез в погреб за картошкой – некогда утешать.
Глава десятая, в которой ревность льется через край
«Проводила друга до передней…» – так некстати всплыло.
Катюша босыми ступнями постояла на крыльце и повслушивалась в отдаляющийся мерный рокот дизеля. Проследила, как мелькнули на трассе габариты мишаниной «бригантины», и вернулась в теплую постель. До уроков три часа поспать можно, а сон не шел. Зарылась лицом в подушку, втянула еле уловимый запах его волос, тела, тот особенный только ему присущий: солярка, туалетная вода, и смола что ли? Накануне Катя удалила из Мишиного телефона фотки соперницы. А вот из души как стереть? Где у человека клавиша «delete»? Чтоб разом перечеркнуть все, скинуть в корзину, нет, совсем убрать, чтоб даже памяти не осталось?
И простились они суховато, как будто стыдясь утренних звезд и тумана. Чмокнул в щеку, закинул в машину полупустой рюкзак. Катя даже спросить не успела, что в том рюкзаке? Успокоила себя, что шашлычки на каждом шагу. А на душе вина и страх. И что тяжелее?
Странно так, ведь добилась своего, всего о чем мечтала, что вопреки материнским предупреждениям было для Катерины Львовны, учительницы, умницы и что уж там, красавицы смыслом жизни, а страх не уходит. Путанный страх, нелепый, несуразный. И дали волю огородила бы село Березовое колючей проволокой, что Миша даже рядом не проходил, в сторону бывшей жены не смотрел.
– Увезу я его, – сообщила самой себе.
– Куда? – ехидно поинтересовалась у себя же – К маме?
– Да… а куда еще?
– Мама будет рада, дочка мужа из семьи увела.
Нет, мать никогда не позволит такому браку быть. «Есть опреде-ленные рамки приличия, понятия о чести…» Господи, какая чепуха!
Есть единственное право – быть счастливым и свое счастье она не упустит. А мама, что мама…от неё от самой муж сбежал, потому что удержать не сумела. Катя сумеет. За счастье надо уметь бороться. Нет, в любви каждый сам за себя. А Томка…, курица! Серая, деревенская клушка. Что видит она и что знает, кроме детей и огорода? Она в жизни хоть одну книгу прочла? Попыталась за горизонт заглянуть? Вот именно за горизонт? Нет, её небо кончается за огородом.
– И солнце на небе – Мишка, – хмыкнул голос, который принято называть совестью. Впрочем, тут же и замолчал..
Катерина Львовна нос в подушку сунула, родным духом от себя дурные мысли гнала. Лежала, себя слушала или трассу далекую?
* * *
Машину начальства полагается замечать за три кэмэ, ну проморгал Мишаня. Бывает. Да и кто предполагал, что Мозгуй, черт занудный, спозаранку на базе будет?
Залетел к Михалычу, схватил доки, и в кабину. Едва тронулся, как тормозить пришлось, нате вам – «Мозгуй». Маякнул поворотником, мол прижмись. Прижался.
– На, – шеф сунул в руки увесистый рюкзак.– Томка передать велела.
Мишаня взял машинально. А через брезентуху – хлеб руки жжет. Спросил осторожно:
– Когда передала?
– Вчера заезжал. – сказал и повернулся, к машине.
– Вчера-а-а-а? – просипел Мишка. – Хлеб-то горячий!
Мозгуй глянул через плечо насмешливо:
– И что?
– Заехал вечером, утром ушел?!
Хотелось от души ему врезать. Что греха таить. Уже и руку в кулак сжал... Вчера вечером он Томке на свою беду проболтался про рейс. И началось:
– Александр Федорыч, я соберу, увези, ой увези... Голодный, молодая... Не сумеет.
«Мозгуй» в который раз одурел от Томкиного всепрощения, сколько же сердца дано этой бабе, что она, брошенная, про мужа не забывает. А она все в лицо глаза заглядывала, собачонкой виноватой, и такая мольба в глазах стояла, что не отмахнулся. Кто знает, может быть, торбосок дорожный ей нужнее, чем Мишане, ведь пока собирает, пока суетиться, пока заботиться, вроде бы и неброшенная?
Утром едва Труфанов успел глаза открыть, уже Бориска под воротами пляшет.
– Мать-то хоть спала? – буркнул спросонок «Мозгуй».
Мальчишка плечами пожал. Взвесил тюк, и понял, нет не прилегла в эту ночь Тамарка. И в который раз Дьякову позавидовал.
А Дьяков ничего, слюной брызжет. И её же тут... Да и пусть думает, что хочет. Глядишь, и мозги на место встанут.
«Мозгуй» бабочку вытащил из-под «дворника», на желтые разводы посмотрел внимательно.
– Дьяков, ты «мухомоем» пользовался?
– Чего? – не понял Мишаня.
– Бабочек нынче много, лобовое потом отдирать чуть не с песком приходится. – пояснил вполне миролюбиво уже из машины. – Давай, не тормози.
Остался Мишаня стоять посреди дороги, со злополучным рюкзаком в руках. И что ему Томка, и что ему «Мозгуй»? Их дело, хотят – пусть кувыркаются. Но ведь долбит в виски то ли желчь, то ли кровь. Эх, Томка, Томка, размазать бы стерву по стеклу, как ту бабочку…
* * *
Бориска, как с утра метнулся к дяде Саше, так после и не прилег, за комп упал, пока мелкие спят, надо компанию завершить. Три дня назад Юлька притащила новый диск. Интересная стратежка, и сложная в меру, и главное вся по фентази.
Странный мир этот с нежитью, орками, драконами, эльфами затя-нул с головой. И даже когда корове пойло выносил, казалось Борьке, что на плечах его – доспехи, а в руках не суковатая палка, а черный меч Фростморн – ледяной клинок, дающий силу Проклятых. Светло в этом мире было и сказочно. И не страшно, ведь в любой момент можно сохраниться, а потом взять да и начать уже без ошибок.
– Ты отцу еду отдал? – окликнула Тамара.
От сына ни ответа, ни привета.
Тамара вздохнула и прикрыла дверь, и подгоняемая многоголосьем деревенского стада, поспешила в стайку.
Бориске и в самом деле не до матери было: нежить перла и перла, наседала, вихляя костями, взмывал вверх тяжелый молот. Верный Мурадин бился рядом, они с ним – сила. Вдвоем можно драться смело. Вот если бы золота побольше! Тогда можно и артиллерию нанять, и разнесет он эту нежить по косточкам. Но вот не ладилось с золотом – хоть тресни!
Вякнул, пробуя голос, разбуженный Денька, Бориска прислушался, руки с мыши не убирая. Может, и заснет опять? Денька громкости прибавил.
– Отвали, а! – пробормотал пацан.
Брат послушался. Разве кряхтел что-то, но этого Борис не слышал, вампиры перешли в атаку, в небе метались горгульи, и ледяные драконы обдавали ядовитым дыханием…
– А на сына я имею право посмотреть?! – вдруг раздалось совсем рядом, за окнами.
Тот час же забухали уверенные шаги, что-то закричала мать, не понятное, торопливое и испуганное.
Бориска едва успел в кухню выскочить. И нос к носу – с Мишкой. Хотя, какой там «к носу», носом в грудь ткнулся. Мишка, не глядя, отодвинул пасынка в сторону и шагнул к детской кроватке. Кто его знает, что он там увидеть хотел? Но узрел необходимое. Денька с упоением размазывал по голубой пеленке собственные какашки. Перепачканная рожица ни о чем, кроме удовольствия, не сообщала.
– Гы-ы-ы-ы, – улыбнулся он отцу.
Мишка на улыбку не ответил, обернулся к Томке резко и выплюнул в лицо:
– Что, пока «Мозгуй» отвлек? Не до ребенка было?
– Какой «Мозгуй»? – вырвалось у жены.
А когда дошло, побледнела враз, точно кто-то взял да оттер с лица все краски, на которые и так природа поскупилась. Мишка бледность эту и закушенную в обиде губу по-своему растолковал.
– Сука! – рванул к себе женщину, собрав в узел хлипенькую кофточку.
И... осел на пол.
Бориска табуретку на пол поставил, собственному спокойствию удивляясь.
– Ваш герой мертв! – возвестил комп.
Глава одиннадцатая, где у каждого свое понятие о подлости
Тьма над буйной Мишаниной головой развеялась довольно быстро. Крепкий затылок оказался или Бориска все же отчима пожалел?
– Что ж ты дурной то такой? – спросила Томка, подкладывая пузырем со льдом под пострадавший затылок.
– Ну да, дурак, – согласился Мишаня, придирчиво оценив жену, силясь найти что-то такое, от чего бы шеф мог обезуметь. Не нашел.
Баб Мозгуй выбирал таких, что Тамара рядом не стояла. Хотя, если приспичит, то кто под тобой по фигу. И потому сомнения еще бродили жиденькие и хлипенькие, но все же бродили.
– Как ты теперь в дорогу-то?
– Нормально. Борьку позови– Мишка шишку ощупал. Да вырастил волчонка, и не заметил как.
– Зачем он тебе? – насторожилась Тамара.
– Не трону, не бойся.
Тамара и сама уже знала, что гроза миновала. Мишка же, как порох, вспыхнул, шуму наделал и погас. Но звать сына и не пришлось, Бориска уже и сам вошел. Минут пять еще пережидал исхода битвы в сенках, а потом решительно толкнул дверь. Пусть не думает, что напугал.
– Ну? – уставился с порога на отчима.
– Не нукай – не запряг. – И начал издалека к самому главному подбираться – Мотоцикл мой наладить сам сможешь?
– Уже, – ответил мальчишка, не понимая к чему Мишка клонит.
Отчим бровь приподнял:
– И как?
– Движок перебрал, на герметик посадил. Теперь масло не течет, и заводится с полпинка.
– Молодца-а-а-а! – довольно протянул Мишаня.
Хотел добавить, что не зря Борьку тягал с собой ключи подавать, но остерегся. Не о том речь. Подождал, пока Томка скроется и спросил, между прочим:
– А, что, «Мозгуй» часто бывает?
– Дядя Саша? Каждый день почти. А чего?
Мишаня замялся:
– Да так. Нашел откуда воздух сосал?
– Из-под картеров.
– Ночует тоже у вас?
– Да нет, что он бездомный что ли. Так с Наськой поиграет и уходит. А как бы там мощности кинуть? Я б цилиндр расточил.
Мишка сел резко и улыбнулся:
– Цилиндр? Соображаешь...коня два точно добавишь, короче с рейса приду, гляну. Пока так давай. А мать с ним как?
– Да никак я, хотел в магазин свозить, а она: я боюсь мотоциклов.
Уточнять вопрос Мишаня поостерегся.
– Ну-ну, мать – не девчонка, вон, Юльку катай.
– А, наверное, сильно я его по голове? – спросил Борис Тамару, когда та отвела взгляд от дороги и давно растаявшей вдалеке фуры.
Мать не ответила, лишь обняла сильно-сильно, как бывало, когда накатывало на неё негаданное счастье.
* * *
Нина торопливо шагала прочь от здания сельской администрации. Самой было уже неловко и стыдно от этой торопливости, будто бы место преступления покидала. А если вдуматься, что такого она совершила? Сообщила о брошенном ребенке? Но разве не таков её долг? Троих Тамара не вырастит. Так к чему обрекать на голод невинного ребенка?
Да и Сашка, что-то слишком привязался к семье Дьяковых. Слишком. Жениться ему надо, может быть, успела бы Нина и племянника дождаться… И брат бы таким неприкаянным не был.
Сашка, Сашка – любимый братишка, баловень общий и любимец. Его трудно было не баловать, доброты в нем столько, что казалось, всем помочь готов. «Моё солнышко», – так мама звала. Саша со школы приходил и в доме, точно светлее становилось. Все у него открыто и слезы, и радость.
|
