«Напилася я пьяна...»
 Сидим с Надькой под забором, на бетонных плитах. От неё истошно несет чем-то кислым. От меня – «Magie Noire». Она прячет дырку на колготках, стягивая край шерстяной, не по сезону, юбки, в катышках и непонятных пятнах. Я кокетливо обнажаю коленку в изяществе дорогих чулок. Но какая разница, если мы обе под одним забором, на одной плите, в дым пьяные?
Надька трет покрасневший нос, и рыдает горько:
– Все они... все-е-е-е.
Это «все» – утробным воем по райцентру. И мне почему-то не стыдно, что нас сейчас услышат, увидят, разнесут и расскажут.
Мы знаем друг друга сто лет, нет даже больше. Мы учились в одном классе, мы даже мужика одного на двоих делили. Было! Черт подери, было! Да что теперь вспоминать. Нет ни прошлого, ни будущего, ни того мужика. И судьба развела, ой, как развела.
– Надюха!
– Ленка-а-а-а!
– Что им всем надо?!
Минут тридцать назад Надька поймала меня у реки. Или все таки я её? Летела, очертя голову, выжимая все силы из покорно очумевшей машины. Так, что розовый заяц на лобовом стекле стал седым. Милый! Достал! Достал! Достал! Детали самоубийства продуманы, «французами» политы, в дорогое белье облачены! Все! Не прощу. Девки твоей не прощу. Молоденькой. Глупой. С глазами золотой рыбки из мультика. Не прощу. Ты понял? В салон, по газам, так, что до яра, а там… Там Надька спит.
Вот и воем мы тут под забором, как две голодные собаки.
– Ленка! Я любви хочу! Етитна жизнь, как хочу, досыта!
– Не мать, а мачеха любовь. Не ждите ни суда, ни милости, – взвываю я.
– Да ничего я не жду. Мужика хочу. Твой тебя топчет?
– Топчет!
– А мой нет. Пропил топталку-у-у, га-а-ад!
– Гад!
– Я ж ему сама водку брала, думала, хоть посмотрит на меня, а нифига. Понимаешь?
– Понимаю. А мой всех подряд любит. Хочешь, попрошу, он и тебя? – говорю с сомнением. Надюха на золотую рыбку непохожа, скорее на воблу.
– Не-е-е, мы же с тобой подруги. Не-е-е, – отказывается она благородно и опять трет распухший нос:
– На, кровь ототри, – тяну ей шелковый платок.
– Ишь, – замирает бабонька. – Вот сопли шелком вытирает, а несчастная. Поди тоже, а?
Надюха маячит на платок.
– Нет! – отшатываюсь.
– Ишь ты! Но будет еще бить. Вот видишь, – вскидывает она вверх кусок шелка, как знамя. – И Мишка! А? Начал! Я ж его легонько хотела, сковородкой, а он уворачивается! Уворачивается! Все они!
– Все! – я наливаю коньяк в пластиковый стакан, он течет золотыми струйками по пальцам. – Лопнул, как мой брак, Надюха.
– Хорошая водка, – бормочет она.
– Коньяк.
– А, главное забирает. Споем, кума?
– Моей любви ты боялся зря, не так я страшно люблю, – начинаю, что-то из бардов, подходящее к настроению.
– Напилася я пьяна-а-а-а, не дойду я до дому-у-у, – подхватывает Надюха.
С неба смотрит желтое солнце и глаза у него, как у твоей подружки, тупые.
– Если б раньше я знала-а-а-а, что так замужем плохо...
– А ты была замужем, ну по закону?
– Ага! Мишка четвертый. Ой, да расплела бы я русу-у-у косыньку-у, да сидела б я дома-а-а.
– А у меня первый. И по закону, и так…
– Ну и дура!
– Почему?
– Их, гадов, учить надо! Брось его к черту-у-у! Я хороша-а-ая, я пригожа-а-ая…
– Брошу! Мне было достаточно видеть тебя, встречать улыбку твою...
А улыбка у тебя...
– Люблю я его.
– Ага? За что?
Пение смолкает, как и не начиналось.
– Сильный он, о, какой сильный, на руки поднимет и несет.
– Куда?
– На кровать.
– Ишь ты, а мой тоже носит. Вчера корову подоила, со стайки вышла, а он на руки и домой прет. Я ему врезала.
– За что?
– Как за что? Молоко-то оставил, собака морду и сунула. Брошу я его!
– Нет, сначала я своего, – лепечет язык.
– А давай враз бросим!
– А давай!
Липкая от коньяка пятерня тянется к моей. Все скрепили договор. Вот обе приходим и бросаем. Точно. Учить их надо! Учить!
– Му-у-у-у-у – над селом печально и разноголосо.
– Ой, стадо гонят. Восемь уже! – спохватываюсь. – Сейчас приедет, и ведь чашки кофе себе сам не нальет. Будет меня ждать, – подскакиваю резво и плюхаюсь на пятую точку. Во-первых, пьяная я. Во-вторых, я же тебя бросаю. И так тошно-о-о-о. Как я без тебя? Ка-а-ак?
– Блин! Прокараулила, опять Зорька сбежит, без Мишки-то не найду. Она только его и слушает, коза облезлая!
– Она – корова! – уточняю. – А мужики козлы.
– Ага, ага! – спешно соглашается Надька. – Пошли что ль!
– Куда?
– Так домой. Куда нам еще идти-то? Мишка с поля вернется, да пойдем корову искать. – Надька топает почти уверенно, как и не пила.
А правда, куда еще идти-то? Вот и ты, наверное, уже приехал, ждешь. Господи, а дома есть нечего, и как ты там, голодный-то?
Надюха выводит своё:
– «Если он при дороге-е-е.
Помоги ему, Боже-е-е-е.
Если с любушкой на постелюшке-е-е-е».
– Помоги ему тоже!– заканчиваю я и машу издалека твоей машине.
|
